Вот и закончилась бмтва РПФ-фандомов. Лучи неземной любви моей расчудесной команде, с которой мы в этом году заняли первое место Эти прекрасные люди додали сверхнормы, и победили мы с отрывом всего в 15 баллов от Авенджеров, которые, к слову сказать, тоже прекрасны! расрасрас
Мы невероятно круты ^_^



Считаю этот фик лучшим за последние полгода точно. И, кстати, 3 место в читательском голосовании.

Название: Дети бывают жестокими
Автор: Тёмная Нимфа
Бета:  Котик
Оформление:  Рэйвел
Дисклеймер: данная работа является вымыслом и никакого отношения к реальным людям, в ней упомянутым, не имеет
Пейринг: Дж2
Размер: мини (~ 3 100 слов)
Категория: слэш
Рейтинг: NC-17
Саммари: каждый год католическим священникам США предъявляют до полусотни обвинений в растлении малолетних прихожан, и эта цифра не убывает, что говорит о существовании неискоренимых проблем в нашем обществе

читать дальше

Кто-то по утрам занимается йогой, кто-то наматывает круги по гравийным дорожкам парка, кто-то потеет на тренажёрах. Дженсен предпочитает секс. Оргазм, на его взгляд, отличный повод проснуться и приятный способ поддерживать себя в хорошей форме. Плюс спортивный зал и бассейн три раза в неделю, но это мелочи. Поэтому, когда Дженсен чувствует возбуждённый член Джареда, вполне недвусмысленно упирающийся в задницу, то переворачивается и седлает его бёдра.

– Доброе утро, – Джаред сонно хлопает ресницами, и Дженсен, нагнувшись, потирается кончиком носа об его.

– Доброе.

На часах – тридцать пять минут до звонка будильника, и Дженсен довольно прихватывает зубами Джареда за нижнюю губу.

– Оставим поцелуи для душа?

– Если ты настаиваешь.

Дженсен настаивает. На самом деле он всегда настаивает, просто иногда Джаред этого не замечает. К тому же сейчас хочется быстро и грубо, так что Дженсен, покусывая кожу на его шее, лезет рукой под подушку.

– Смазка с другой стороны, – извернувшись, Джаред демонстрирует тюбик, а затем, подпихнув Дженсена коленом в спину, заставляет переместиться выше и берёт в рот его член.

Ахнув, Дженсен прикрывает глаза и, заведя руку за спину, поглаживает Джареда по твёрдым мышцам живота. В спальне постоянно комфортные и рекомендованные семьдесят градусов, поэтому спят они голые – никаких проблем с одеждой во время секса. Дженсен всегда использует достижения прогресса для улучшения жизни.

Джаред берёт глубоко, одновременно разминая и растягивая Дженсена пальцами. На самом деле, свой законный выходной накануне они весь день провели в постели, так что подготовка не нужна вовсе – пожалуй, лучше бы даже саднило и тянуло – но Дженсен позволяет Джареду быть заботливым любовником. К тому же тот вытворяет такие вещи языком, что моментально отпадает желание торопить его.

– Течёшь весь, – наконец отстранившись, говорит Джаред и облизывает головку.

Дженсен с нажимом размазывает большим пальцем слюну по его потемневшим губам.

– Я помню, каким ты был, когда мы только начали встречаться. Насколько же я тебя за эти годы испортил.

Нахмурившись, Джаред отворачивается – он не любит вспоминать то время. Они оба не любят, но Дженсен с извращённым удовольствием – словно подсохшую корочку на ране расковыривает – не даёт им ничего забыть. Впрочем, он знает отличный способ отвлечься от неприятных мыслей.

Член входит с лёгкостью, и Дженсен, запрокинув голову, движется в нужном ему ритме. Он строго смотрит на Джареда, когда тот пытается вскинуть бёдра, и Джаред смеётся:

– Ты целыми днями командуешь на работе – не надоело?

– Ладно, – почти мурлычет Дженсен, кайфуя от правильного чувства заполненности, – разрешу тебе вечером уткнуть меня носом в подушку и оттрахать так, как хочется тебе.

Джаред скользит широкими ладонями по его бокам, оглаживая.

– Мне нравится твоё умение идти на компромиссы.

«Компромиссы для слабаков», – думает Дженсен. На них он готов пойти только ради Джареда и никогда – на работе. Ухватив его за плечо, Дженсен дёргает, заставляя Джареда сесть, и выдыхает:

– Хватит болтать. Лучше подрочи мне.

***

В душе они постоянно задевают друг друга локтями. И носами, когда целуются. Сквозь шум воды Дженсен слышит звонок будильника и звонко шлёпает Джареда по заднице:

– С началом рабочей недели.

Пока он одевается, Джаред, которому выходить из дома на час позже, успевает приготовить завтрак: овсянку, яйца в крутую, тосты и кофе.

– Хочешь, чтобы у меня отросли лошадиные зубы? – Дженсен ненавидит овсянку, так что, когда Джаред отворачивается к кофеварке, досыпает в неё сахар в надежде улучшить вкус.

– Я варю её раз в неделю, – возражает Джаред.

На нём из одежды только лёгкие хлопковые штаны, и Дженсен, помешивая склизкую кашу, окидывает долгим взглядом ладную фигуру.

– Какие планы на день? – поставив перед ним кружку с кофе, Джаред садится напротив – они привычно сталкиваются ногами под столом.

– У меня интервью вечером.

– Опять? – приподнимает брови Джаред. – После назначения тебя руководителем департамента журналисты как с ума посходили.

Дженсен задумчиво отправляет в рот ложку овсянки.

– Да. И не могу сказать, что мне приятен их повышенный интерес. Ну, а ты чем займёшься?

– Всё как обычно, – пожимает плечами Джаред, – проблемные дети, проблемные родители и куча писанины в офисе. Потом загляну в приют для животных.

– Передавай привет пушистым задницам и Кэти, – улыбается Дженсен. – Завтра обязательно сходим туда вдвоём.

– Хорошо, – Джаред водит пальцем по ободку кружки. – Мне кажется, Сэди и Оскар скучают по тебе.

Взяв его руку в свою, Дженсен останавливает это движение.

– Послушай, наверняка это не разговор для завтрака, но я рассчитываю под шумок избавиться от каши. В общем, я тут подумал, что меня повысили, а мы с тобой уже тянем на престарелую парочку…

– Престарелую? – морщит нос Джаред.

– … так почему бы нам не обзавестись собственным домом с большим задним двором и собаками, а? – заканчивает Дженсен.

Вмиг ставший серьёзным, Джаред приоткрывает рот, но лишь выдаёт:

– Дженс?

За одно это «Дженс» Дженсен готов скупить целый пригород и «усыновить» всех собак в приюте Кэти.

– Ты, действительно, этого хочешь? – неверяще спрашивает Джаред.

Дженсен кивает.

– Если бы не хотел – не предлагал.

– Да, но просто я знаю, что ты практически влюблён в нашу квартиру и этот район.

– Квартира – всего лишь коробка из бетона, арматуры и стекла, – разводит руками Дженсен. – Мне не важно, куда возвращаться вечером, лишь бы там был ты, на кухне у плиты в своём глупом розовом переднике, в гостиной на диване перед телевизором или пускающим слюни в подушку в спальне. Понимаешь?

Джаред понимает – перегнувшись через стол, он пытается поцеловать Дженсена, но Дженсен со смехом ловко суёт ему в рот ложку овсянки.

– Если это обозначает да, то звони риелторам.

– Прямо сегодня? – распахивает глаза Джаред.

– А зачем тянуть? Звони, пусть начинают подыскивать покупателей на нашу квартиру и подберут варианты домов. С Кэти по поводу Сэди и Оскара поговорим завтра вместе. И можно я не буду есть овсянку? – отодвигает тарелку Дженсен.

– Можно, – великодушно разрешает Джаред, и его глаза горят хитринкой. – Кстати, это случайно не промежуточный вариант перед усыновлением ребёнка?

– Что? – удивляется Дженсен – он не любит, когда Джаред поднимает тему детей, но ответить старается по возможности на тон мягче. – Джей, мы уже много раз обсуждали это.

– Знаю, но… – Джаред крошит в пальцах тост, – я просто подумал... Забудь.

Дженсен закатывает глаза.

– Дети капризные, надоедливые и невоспитанные. К тому же это большая ответственность, на которую я не готов променять сон по выходным и жаркий секс без посторонних наблюдателей на кухонном столе или на ковре в гостиной.

– Не все такие, ведь есть и хорошие, – поджимает губы Джаред, и Дженсен прищуривается.

– Не факт, что нам достанется ангелочек, а вдруг он вообще окажется каким-нибудь сомалийцем, так зачем рисковать? В большинстве своём они маленькие монстры, манипуляторы и засранцы. К тому же дети бывают жестокими. Тебе ли не знать?– это запрещённый приём, но действует безотказно, так что Дженсену почти не стыдно.

Джаред болтает в кружке остаток кофе, и Дженсен, быстро допив свой, несильно пинает его по лодыжке:

– Эй, раз уж мы будем переезжать, может, не стоит тащить с собой весь хлам? Часть вполне можно отдать приходу, как думаешь?

Джаред поднимает взгляд.

– Думаю, отличная идея. Я этим займусь.

Дженсен откидывается на спинку стула.

– Вот так вот ловко я спихнул все обязанности по переезду. Кто молодец – тот я.

– Да уж, – поднявшись, Джаред начинает загружать грязные тарелки в посудомойку.

Дженсен подходит к нему и, обняв со спины, шепчет:

– Люблю тебя.

Журналист, мистер Смит, одет с иголочки, в его начищенных до блеска остроносых ботинках Дженсен видит своё отражение, а вежливая улыбка напоминает оскал сытой акулы. Скользкий тип – с таким держи ухо в остро, не то походя заберётся в голову и взболтает мозги в коктейль.

– Мистер Эклз, – Смит радушно указывает на стул.

– Благодарю, – сделав знак официанту, Дженсен заказывает виски и бутылку воды.

Некоторое время Смит с любопытством разглядывает его, впрочем, Дженсену не привыкать.

– Признаться, я не надеялся, что вы согласитесь дать интервью.

– Признаться, я собирался подать на вас в суд. Меня неприятно удивил тот факт, что вы раскопали практически засекреченное дело двадцатипятилетней давности.

– Деньги творят чудеса, мистер Эклз, вам ли об этом не знать, – ухмыляется Смит, и Дженсен поднимает бокал.

– Так выпьем же за это. Я дам вам интервью, мистер Смит, но вы запишите его от руки, плюс приложу чек на разумную сумму в обмен на папку с делом. Сами понимаете, это не компромат, за который вам бы хорошо заплатили мои недоброжелатели, но мне бы не хотелось, чтобы то происшествие стало достоянием широкой общественности.

Смит некоторое время раздумывает, а затем чуть склоняет голову:

– Согласен. По всем пунктам. К тому же я всего лишь пишу очерк, как сложилась жизнь десяти мужчин, которые в подростковом возрасте подвергались сексуальным домогательствам со стороны католических священников. Все имена будут изменены – вам нечего опасаться.

– Мне и так нечего опасаться, – отставляет бокал Дженсен. – У вас есть полчаса, мистер Смит.

– Отлично, – достав блокнот, тот сосредотачивается и неуловимо преображается. – Мистер Эклз, а теперь уже для статьи, почему вы решили дать интервью нашему изданию?

– Подумал, так будет правильно, – хмурится Дженсен. – Каждый год католическим священникам США предъявляют до полусотни обвинений в растлении малолетних прихожан, и эта цифра не убывает, что говорит о существовании неискоренимых проблем в нашем обществе. Я знаю, через что проходят эти дети – сам был таким – и если мой рассказ поможет хотя бы одному подростку справиться со случившимся, значит, я не зря потратил наше время.

Смит постукивает остро отточенным карандашом по бумаге.

– Я вижу вы хорошо подготовились, мистер Эклз. Пожалуй, тогда пока обойдёмся без вопросов. Просто расскажите, что сочтёте нужным, о случившимся.

– Хорошо, – прикусив нижнюю губу, Дженсен кивает себе. – Я рос в религиозной семье. Первый раз помню себя в храме года в три – огромные витражные окна под потолок, разноцветные солнечные зайчики на вытертых досках пола, длинные ряды старых скамей с облупившимся лаком и тяжёлый, дурманящий голову запах. Я был поражён. Восхищён. Испуган. Немое величие храма всегда внушало мне благоговейный страх, но в нём мне было спокойно. Отец с матерью старались, чтобы все их дети росли с любовью в сердце к Господу Богу. Мы посещали службы, по вечерам читали Библию, много молились и соблюдали посты. Естественно я ходил в воскресную школу.

Дженсен переводит дух, и Смит поднимает испытующий взгляд от блокнота.

– Когда мне исполнилось пятнадцать, во главе прихода встал новый священник, молодой совсем. Тот самый. Признаться, его проповеди были пламенными и нашли отклик в сердцах многих людей – службы стало посещать больше народа. Возможно, он сразу выделил меня среди остальных, возможно, нет, но однажды попросил остаться после занятий и помочь. Сказал, нужно протереть книжные стеллажи от пыли. Естественно, у меня и в мыслях не было отказать ему. Святой отец принёс стремянку, вручил мне тряпку и велел приниматься за работу, а сам поддерживал меня, чтобы я не упал. При этом его руки лежали вовсе не на опорах.

Прикрыв глаза, Дженсен трёт пальцами веки.

– Тогда я не придал этому значения. Зато святой отец договорился с моей матерью, чтобы я каждое воскресенье помогал ему в храме. Она обрадовалась – сын меньше времени будет проводить с оболтусами-друзьями – и согласилась. Задания мне поручались не сложные, в основном, они касались уборки. Я не отлынивал, и святой отец меня часто хвалил. И постоянно прикасался ко мне. Не знаю, может, у него был какой-то пунктик насчёт локтей, но их он трогал чаще всего. Знаете, для воскресной службы мать всегда одевала меня в брюки и белую рубашку с коротким рукавом, ну и вот…

Надув щёки, Дженсен медленно выдыхает – Смит смотрит на него со смесью отвращения и жадности.

– Один раз я, наступив на шнурок, растянулся в проходе и ободрал о край скамьи локоть до крови. Святой отец тогда привёл меня к себе, чтобы обработать довольно-таки глубокую рану, а сам вдруг принялся вылизывать её, словно животное. Сказал, что так быстрее заживёт. Чёрт! – зажмурившись, Дженсен опрокидывает в себя оставшийся на дне бокала виски. – У меня эта ссадина потом как назло месяца полтора не проходила, а святой отец каждое воскресенье проверял её – отклеив пластырь, осматривал, надавливал до боли, нюхал, облизывал пальцы, испачканные в моей крови.

– Почему вы не рассказали об этом родителям? – спрашивает Смит.

Дженсен дёргает плечом.

– Было страшно и стыдно, что кто-то узнает, думал, вдруг во всём обвинят меня, поэтому я молчал, надеялся, святой отец не зайдёт дальше, но его домогательства набирали обороты. Однажды я совершил проступок в школе – сейчас уже и не вспомню какой – и мать рассказала об этом святому отцу. Для искупления грехов он заставил меня полностью раздеться, встать на колени и читать молитву. Я молился только о том, чтобы меня не вывернуло на ковёр от омерзения к самому себе, а он шлёпал меня, мял ягодицы, тёр пальцами между. Когда такие наказания стали нормой, я понял, настало время всё изменить.

Дженсен замолкает.

– То есть непосредственно сексуального контакта у вас не было? – допытывается Смит.

– Нет. К счастью, нет. Но мне и так хватило с лихвой – всё это продолжалось два с половиной года, – скрутив крышку с бутылки, Дженсен делает глоток прям из горла.

– Я так понял, священника не осудили? – уточняет Смит.

– Нет, – запрокинув голову, Дженсен смеётся, – это же католическая церковь! За последние семьдесят лет они неплохо научились скрывать систематические сексуальные преступления духовенства. Всё прошло без лишней шумихи. Мне выплатили компенсацию и выделили психолога, святого отца отстранили от богослужения, и он вскоре уехал из города.

– По началу было тяжело?

Дженсен не верит в участливый тон Смита, впрочем, ему плевать на чью-либо жалость.

– Не знаю. Серьёзно. Иногда всё было в порядке, а иногда я по утрам не мог заставить себя встать с постели и выйти на улицу. Я боялся, что встречу его или мои друзья узнают о случившимся. Вообще, психолог считала, мне повезло, что святой отец был не на много старше меня. Наверное, гораздо хуже, когда тебя развращает шестидесятилетний старик. По-настоящему меня накрыло всего один раз, примерно через полгода после закрытия дела. Это было в августе. Мы с мальчишками поехали кататься на велосипедах, ехали не спеша, болтали о пустяках, и вдруг разговор зашёл о том, что бы мы не сделали, будь у нас возможность отмотать время назад. Я тогда отделался фразой, что многое бы изменил, но сказал это вскользь, не придал значения. На следующий день отец устроил барбекю на заднем дворе. Брат жарил мясо, сестра помогала матери накрывать на стол, а я пошёл в сарай за новым мешком угля, и вдруг на меня будто обрушилось осознание. Я просто стоял, держась за ручку двери, и меня трясло – от стыда перед семьёй, от отвращения к себе, от жалости и горечи. В голове чётко всплыла мысль вскрыть вены. Я смотрел на своих родных и не видел, их голоса смешались с пением птиц, жужжанием шмелей, гулом пролетавшего самолёта – и я просто лёг на землю, прямо у сарая. Распахнутыми глазами глядел в бесконечное синее небо, надо мной качались ветви деревьев, я задыхался, а сердце с такой силой бухало в груди, словно хотело проломить рёбра.

Горло сдавливает спазмом, и Дженсен неосознанно трёт его ладонью.

– Родители переполошились, но меня отпустило через некоторое время, и желание покончить жизнь самоубийством больше не возникало. Постепенно я справился. Взялся за учёбу, смог поступить в престижный университет, многого добился на работе.

– Ваш взлёт по карьерной лестнице впечатляет, – соглашается Смит. – В бизнес-кругах давно уже говорят о снижении среднего возраста топ-менеджеров. Чем, на ваш взгляд, это обусловлено? Наличием новых внутренних качеств или умением пользоваться Инстаграмом и Твиттером?

– Наше поколение более жестокое, – не раздумывая, отвечает Дженсен. – Мы выцарапываем и прогрызаем себе путь к вершине. Иногда агрессивность и беспринципность значат гораздо больше, чем багаж знаний.

– Вы считаете, тот случай как-то повлиял на ваши жизненные позиции?

– Несомненно. То, что не убивает нас, делает сильнее, не так ли? Я рано понял, что в жизни может случиться всякое, но нельзя позволить кому-то или чему-то раздавить меня, замедлить, сбить с пути. Однажды я поставил перед собой цель и сделал всё для её достижения, не останавливаясь ни перед чем и не гнушаясь любыми методами. Я победитель, и я счастлив. Хочу сказать мальчишкам, которые прочтут статью обо мне – будьте сильными. Это невероятно трудно, порой невозможно, на рядом с вами всегда есть люди, которые поддержат. Не стыдитесь случившегося – не вам должно быть стыдно. Это всего лишь отрицательный опыт, из которого можно вынести бесценные жизненные уроки. Куйте внутри себя стержень, и никто не сможет вас сломить.

– Проникновенно, мистер Эклз, – усмехается Смит. – Кстати, о счастье, вы ведь гей?

– Бисексуал, – поправляет Дженсен.

– Не важно, – отмахивается Смит. – Видел в одном журнале ваши фотографии с партнёром – красивый мужчина. И ничем не примечательный. Приехал из Европы, остался с вами. Крепкая должна быть любовь.

– Крепкая, – медленно закипает внутри Дженсен – он ненавидит, когда затрагивают личность Джареда, – мы уже пятнадцать лет вместе.

– Похвально, – склоняется над столом Смит. – Кстати, сколько вам было, когда вы поняли, что считаете мужчин сексуально привлекательными?

– А я всё ждал, когда же начнутся каверзные вопросы, – осаживает его холодным взглядом Дженсен. – Понимаю, к чему вы клоните, но нет, теория не верна. Я лет с двенадцати знал, что бисексуален.

– Так может, – расплывается в сальной улыбке Смит, – вы сами соблазнили святого отца? Ну, ненароком.

Дженсен знаком просит у официанта счёт.

– И ещё раз нет, мистер Смит. Ваше время истекло, меня ждут дома. Надеюсь, папка с делом у вас с собой, – и он достаёт чековую книжку.

– Мой руки! – кричит Джаред, когда Дженсен хлопает дверью. – Ужин уже почти готов.

– И тебе привет, – заглянув на кухню, Дженсен чмокает его в нос, в ответ получает по заднице полотенцем и идёт переодеваться.

– Как интервью? – спрашивает Джаред, когда Дженсен садится за стол.

Он суетится у плиты, и Дженсен, поймав его за резинку штанов, притягивает к себе.

– Отлично.

Джаред солнечно улыбается, и Дженсен утыкается лбом ему в живот.

– А как прошёл твой день?

– Неплохо, – Джаред перебирает пальцами короткие волоски у него на макушке. – Я разговаривал с риелтором, думаю, в выходные мы уже сможем посмотреть несколько домов. На работе всё как обычно. А Сэди и Оскар передают тебе привет.

– Просили облизать? – задрав Джареду футболку, Дженсен ведёт носом по тёплой коже.

– И это тоже, – обхватив его лицо ладонями, Джаред заставляет Дженсена поднять голову и посмотреть ему в глаза. – Я перебрал одежду и кое-что отнёс в храм. Отец Макси был очень благодарен, журил, что редко посещаю воскресные службы.

Дженсен успокаивающе поглаживает его по бедру.

– Тебе этого не хватает, я знаю.

Поморщившись, Джаред тяжело опускается на пол и приваливается боком к ноге Дженсена.

– Да. Мне бы хотелось по воскресеньям ходить с тобой в храм, но это невозможно. Я часто задумываюсь, что бы сказал отец Макси, узнай он о моей ориентации. И на чью сторону встал, если бы был участником той ситуации… – Джаред трёт щеки ладонями. – В общем, сомневаюсь, что на мою.

– Главное, что на твоей стороне я, – возражает Дженсен.

– Да, – развернувшись, Джаред встаёт на колени между его расставленных ног, – ты прав. И это бесконечно много для меня значит. Вся эта чудовищная ложь тогда едва не раздавила меня, ведь мне не поверил ни один человек, от меня отвернулись все, даже Бог. А потом пришёл ты и… – он качает головой, грустно улыбаясь. – Всё это время ты был рядом, поддерживал, ради меня разорвал отношения с семьёй, даже преступил закон, сделав мне поддельные документы.

– Тебя бы не оставили в покое, – вздыхает Дженсен, – ты же знаешь.

Джаред кусает губы.

– В богослужении был смысл моей жизни, но судьба распорядилась иначе.

– Да нет никакой судьбы, – шипит Дженсен, – нет божьего замысла – свою жизнь мы строим сами.

Джаред втягивает голову в плечи.

– Возможно ты прав. Я всё равно давно уже всех простил. Ты говоришь, дети бывают жестокими, но я не хочу в это верить. Не знаю, кто тогда обвинил меня в домогательстве, но, уверен, это была лишь необдуманная шутка или проигранный спор. Разве можно сделать такое целенаправленно?

Дженсен хмыкает.

– Ты добрый, Джей. И такой чистый. Мне кажется, я влюбился в тебя сразу, как увидел, в пятнадцать. Ты читал проповеди и будто светился изнутри. От тебя исходило такое тепло, – он кусает себя за язык, заставляя замолчать и, обняв Джареда, притягивает его к себе. – Когда разразился тот скандал, я не поверил.

– Спасибо, – шепчет Джаред. – Мне до конца своих дней жить с этим, но я ни в чём не виноват.

– Знаю, – холодно улыбается ему в шею Дженсен. – Я знаю.

Иллюстрация содержит спойлер к тексту